Когда наступает очередной кризис, мы начинаем острее подмечать аспекты бытия, которые изменились. Порой кажется, что разница огромная, но отделив факты от обостренного восприятия, понимаешь, что это не революция, которую обострил какой-то политический или экономический конфликт, а лишь проявление эволюционных процессов. Так, например, сейчас только ленивый не говорит о значимости соцсетей в аспекте получения информации, но есть те, кто неустанно твердит о том, что они вот-вот, если не уже, вытеснят традиционные СМИ. Так ли это, можно хорошо оценить на фоне развивающегося политического, военного и экономического кризиса. Я специально не буду приводить в этой статье никаких прямых отсылок к актуальной информации и размещать изображения, связанные с текущим противостоянием, дабы не провоцировать лишний раз политическую дискуссию. Но все совпадения неслучайны, мы живем в реальном мире, хотя некоторые вещи и перемещаются в виртуальное пространство.
Война в прямом эфире
В 1999 году силы НАТО нанесли удар по Югославии. Не будем говорить о том, как это было в военном и политическом аспектах, но вспомним о том, как мы узнали эту новость и как показали нам эти события. Пожалуй, это был последний случай, когда вести о конфликте поступали традиционным образом. Тремя путями. Первый — официальные сообщения государственных органов. Второй — традиционные СМИ. Третий — слухи от людей, которые устным или письменным способом сами передавали сведения с мест о событиях, очевидцами которых они оказались. Отмечу важный для понимания факт. Бомбардировки хотя и шли почти в прямом эфире, но все же это были вполне конкретные репортажи от профессиональных журналистов, а видео снималось профессиональными операторами. Информации без комментариев практически не поступало.
Спустя несколько лет Джордж Буш младший инициировал вторжение США и их союзников в Ирак. К тем трем способам получения информации, которые я назвал ранее, добавился еще один. Бомбардировку Багдада можно было наблюдать в прямом эфире без каких-либо комментариев. Вы могли вечером сесть с пивком у телевизора и наблюдать… А вот что вы наблюдали, это вам объясняли уже отдельно, потом. В результате практически весь мир накрыла волна самых противоречивых слухов, поскольку по картинке, хоть и хорошего качества, не специалист в военном деле не мог сделать никаких осмысленных выводов. Мельтешение огоньков на экране можно было трактовать в любую сторону, чем тут же занялась армия «специалистов» по всему миру. Масла в огонь подливали быстро распространяющиеся по Интернету фотографии с мест боев.
Здесь важно отметить, что возможности быстро отправить куда-либо видеоролики оставались по большей части только у профессиональных журналистов. Соцсетей в привычном нам сейчас виде также не существовало, но в Интернете было уже немало способов разместить фотографию, хоть не так быстро и просто. А цифровые фотоаппараты пусть и были дороги, но уже достаточно распространены, чтобы простые граждане могли делать на них снимки оперативнее, чем журналисты. То есть мы получили первый случай, когда отражение войны на страницах всемирной сети напрямую конкурировало с ее показами по телевизору.
Упреждая вопрос, куда делись 2001 год и операция США и их союзников в Афганистане, отвечу. Туда же, куда и все события на Африканском континенте до самого недавнего времени. Отсутствие инфраструктуры систем связи и общая неразвитость страны исключают возможность адекватной оценки происходивших в медиасреде процессов. С одной стороны — военные с ограничениями, характерными для армейской среды, с другой — население страны, которое еще до начала конфликта отрезано от современного цивилизационного пространства.
Затем были 2008 год и Пятидневная война. Несмотря на то, что Южная Осетия и Абхазия — это далеко не самые развитые и богатые регионы, к 2008 году там уже были вполне работающие сети мобильной связи, а помимо цифровых фотоаппаратов появилось уже множество телефонов с камерами. А в Интернете начиналась эпоха социальных сетей. Стоит ли говорить о том, что буквально с первых минут в Сети появились сообщения с мест от простых людей, не журналистов? А уже на следующий день информационное пространство захлестнули фото и видео с мест боевых действий. Качество съемки было ужасным, но каждый второй считал своим долгом показать репортаж, подобно тому, как это делают настоящие журналисты. Результат у всех был разный, но можно смело сказать, что Интернет для данного конфликта встал на один уровень с традиционными СМИ. Самопальные ролики уступали качеством, но брали количеством. Плюс у любого доморощенного эксперта была возможность оперативно высказываться по тому, что участники событий разместили в Сети.
Важным моментом здесь стало то, что оперативность размещения информации частным образом и в СМИ была примерно одинаковой. Да, сообщения в виде текста или отдельных фотографий появлялись немного быстрее, но между моментом их размещения и поступлением комментариев проходил некоторый промежуток времени. Видео и вовсе шло почти в ногу с официальными репортажами, т.е. с задержкой в несколько часов. Традиционные СМИ уступили заметную часть аудитории, но все же оставались основным источником получения информации для большей части населения.
Вне этой хронологии пойдут гражданские войны в Ливии и Сирии, также как и революция в Египте. Хотя Арабский Восток — это совсем не то, что Афганистан, в плане инфраструктуры, но для европейского зрителя он обладает одним важным отличием — языковым барьером. Т.е. несмотря на то, что тексты, фото и видео на местных ресурсах появлялись в режиме реального времени, ими никто не интересовался до момента, когда происходящее переводилось на один из европейских языков. Различить стороны (в силу особенности конфликта), понять их лозунги могли специалисты и местное население. Но роль Twitter и других соцсетей в этих «бархатных» революциях стала заметна всем и каждому. При этом отображение в СМИ осталось главенствующим лишь по причине специфики восприятия за пределами региона.
Политика смещается в соцсети
Переломным моментом для нашего региона стал 2013 год. Беспорядки на Украине, закончившиеся Крымской весной, стали для жителей бывшего СССР первым большим политическим событием, в котором информация в социальных сетях стала играть не меньшую роль, чем средства массовой информации. Причин тому оказалось сразу несколько. Во-первых, глубокие интеграционные связи внутри общества на постсоветском пространстве обеспечивали единое информационное пространство в Интернете, в то время как национальные СМИ оказались разделены. Во-вторых, уровень проникновения социальных сетей в обществе перевалил за критически важную отметку. Интернет больше не был чем-то удивительным и не требовал специальных навыков для активного использования с целью получения и передачи информации. В-третьих, это уже была эпоха смартфонов, так что участники событий могли отправлять в соцсети информацию, не покидая собственно событий. Прямой эфир перестал быть прерогативой журналистов.
В то же время не стоит преувеличивать проникновение социальных сетей не в социальном, а в ментальном плане. Для разных поколений уровень доверия оказался радикально различным, что во многом и усугубило раскол в обществе. Если для одних информация из неофициальных источников была важнее, то вторые воспринимали ее как нечто несерьезное. И тут мы приходим к важнейшему вопросу, который выходит за рамки чисто технического аспекта работы соцсетей и традиционных СМИ, — вопросу доверия к источнику информации.
В 2013-2014 годах ситуация была еще в равновесном состоянии. Доверие к социальным сетям основывалось исключительно на личных связях. Публичные личности, особенно политики, уже активно использовали возможности соцсетей, но еще не сделали это мейнстримом. Исключение составляли те, кто делал ставку на молодежь. Однако, ситуация резко изменилась, когда в США президентом стал Дональд Трамп. Можно как угодно относиться к его роли в мировой истории, но он стал первым президентом великой державы, который свои решения вначале озвучивал в социальной сети, а только потом о них можно было узнать из официальных пресс-релизов. Социальные сети более не были еще один местом, где тоже публикуют какую-то информацию. Они стали местом, откуда часть населения будет получать всю информацию. Вопрос доверия более не мог быть поставлен под сомнение, соцсети обрели тот же статус, которым обладали самые что ни на есть официальные СМИ.
Тезис — антитезис — синтез
Если хронологически проследить предшествующий рассказ, то станет видно, что интернет-пространство за полтора десятка лет из небытия превратилось в прямого конкурента традиционных СМИ. Соответственно, многими оно ныне воспринимается как некая альтернатива любым изданиям и каналам, отчего и возникает идея того, что в каком-то будущем социальные сети смогут заменить нам СМИ. В действительности то, что можно наблюдать сейчас в связи со взрывным ростом интереса к конфликту на Украине, говорит о другом. Социальные сети не станут альтернативой СМИ. Они станут одним из видов СМИ.
Подобно тому, как газеты не исчезли с появлением радио, а радио не сгинуло с развитием телевидения, статус социальных сетей в качестве средства массовой информации не приведет к исчезновению их более ранних видов. Баланс установится по мере адаптации все большей доли населения к более гибкому и разнообразному способу подачи информации, характерному для интернет-площадок. При этом сами каналы в социальных сетях будут приобретать форму традиционного СМИ.
Если взглянуть на то, что происходит прямо сейчас, то можно заметить, что часть политических обозревателей, которые до того либо полностью сами, либо с небольшим числом помощников справлялись с ведением своего канала на одной или нескольких площадках, стали все активнее использовать дополнительных людей, порой отдавая им на откуп формирование потока контента на своем канале. Если ранее подобное было характерно для бьюти-блогеров или YouTube-каналов, то сейчас можно видеть буквально в прямом эфире, как одиночки-энтузиасты за считанные дни и часы превращаются в полный аналог редакции традиционного СМИ. Причем мы говорим о максимально значимом для общества контенте, публикация которого вовсе не может рассматриваться как некое развлечение.
Для России, видимо, проходит последний этап становления социальных сетей в роли средства массовой информации. Еще несколько лет назад были предприняты отдельные попытки регулирования, когда на законодательном уровне вводились правила, согласно которым частные лица, публикующие информацию в Интернете, должны были подвергаться регулированию, аналогичному всем прочим средствам массовой информации. Но эти изменения законодательства не привели к какому-то значимому изменению ситуации. Если формально любой блогер с определенным объемом аудитории считался СМИ, то в восприятии он оставался блогером — производителем развлекательного контента.
Ситуацию изменила война на Украине. Ограничение контента о происходящих событиях в основных СМИ привело к значительному притоку аудитории в телеграм-каналы и на другие площадки, освещающие ситуацию. Было бы большим преувеличением говорить о том, что эти источники информации стали сопоставимы по охвату аудитории с вечерними выпусками теленовостей. Но многократный рост их аудитории, случившийся за последние дни, демонстрирует тот факт, что блогер более не воспринимается как производитель развлекательного контента.
Так блогер или журналист?
Как я уже говорил выше, грань между работой блогера и журналиста в настоящее время практически стерта. Первопроходцами в этой сфере выступили всевозможные селебрити, социальные сети которых в подавляющем большинстве случаев ведет целая группа специалистов, по своему составу во многом похожая на редакцию крупного СМИ, где есть целый ряд отделов. В этом случае сам блогер выступает в роли исключительно обложки, говорящей головы. В более актуальных на данный момент политических каналах блогер являет собой скорее главного редактора, принимающего решение о публикации контента, а также ведущего свою авторскую колонку. Одиночки-энтузиасты никуда не деваются, но их существование в виде топ-блогеров в обозримой перспективе станет исключением из правила. А правило будет простым: популярный канал в социальной сети — это по всем признакам такое же средство массовой информации, как и любое иное.
В связи с этим все государственные институты будут воспринимать социальные сети как разновидность четвертой власти. Причем сами администрации социальных сетей на данный момент всемерно содействуют этой трансформации, все более активно включаясь в политическую жизнь, пытаясь влиять на нее путем регулирования контента. Таким образом, возникает как бы двойная или даже тройная цензура на конкретном канале: контент регулируется законодательством государства, администрацией социальной сети и собственно редактором канала (если мы не говорим о канале, который ведется действительно одним человеком). И об этом следует всегда помнить, если вы потребляете информацию из социальной сети не для развлечения.
Соцсети против государства и государство против соцсетей
Также стоит упомянуть о конфликте интересов государства и социальных сетей. Во многом он подобен проблеме конфликта интересов между оппозционными СМИ и правящей партией, с тем лишь различием, что, как и в случае с многоступенчатостью цензуры, у соцсетей возникают дополнительные грани. Возможные уровни конфликта включают не только противостояние редакции и власти, но и редакции и канала, а также канала и власти. В недавнем прошлом мы уже были свидетелями конфликта между влиятельным политиком и соцсетью. Прямо сейчас управляющий персонал компаний, владеющих различными социальными сетями, встал на сторону одной из противоборствующих сторон, прямыми мерами вмешиваясь в работу сервисов.
Этот конфликт интересов крайне любопытен именно в вопросе окончательного становления социальных сетей как одного из СМИ. Правительство любого государства рассматривало и рассматривает любое проявление пропаганды с точки зрения ее полезности. Будь это социальный протест или военный конфликт, за действиями или бездействием администрации социальной сети будут стоять политики. В том числе и противостоя другим политикам. Аргументы могут быть любыми, но в текущей реальности социальные сети и любые сетевые сообщества уже стали инструментом политической дискуссии и выразителями определенной политической позиции.
И тут мы приходим к тому, что соцсеть — это такой же вещательный сервис, как телевидение или радио. Его можно регулировать, чуждому можно противодействовать. Но нельзя запретить телевидение или радио как таковое. Отсюда нетрудно прийти к выводу, что в противостоянии политика и социальной сети вопрос исключительно в ресурсах. Поскольку мы очень далеки от картинки, которую рисует нам жанр киберпанка, на данный момент по умолчанию у политика ресурсов будет больше. Условно он может вести борьбу до последнего «айфона» у своих помощников. Никаких ресурсов, которые бы соцсеть могла противопоставить человеку с социальным капиталом, равным или превосходящим популярного политика или чиновника на высокой должности, у руководства соцсетей нет. Интерес к личности в этом случае никак не пострадает от наличия или отсутствия в социальной сети.
Но верно и обратное. Интерес к информации в социальных сетях у населения будет сохраняться устойчиво высоким, что на практике будет означать обход возможных технических мер противодействия со стороны государства. В случае развлекательного контента такие меры блокировки неплохо работают (при условии, что предоставляются альтернативные источники, качество и количество которых имеет вторичное значение, в первую очередь важна доступность), но не в случае, если информация становится критически значимой. В этом смысле противостояние государственной машины и социальной сети оказывается подобным противостоянию снаряда и брони. Абсолютной защиты создать не получится, средства обхода блокировок будут совершенствоваться по мере увеличения числа этих блокировок.
А дальше?
За последние 15-20 лет Интернет проник во все сферы нашей жизни, и было бы странным, если бы он не стал той площадкой, откуда мы получаем информацию. Социальные сети, возникшие в нем, прошли очень быстрый путь трансформации из простого средства общения между людьми в принципиально новое средство массовой информации. В отличие от классических СМИ, где освещение информационного повода осуществлялось журналистами, в социальной сети каждый был сам себе журналистом, оператором и редактором, определяющим, что и как запустить в эфир. Однако, такая ситуация не продлилась долго. С одной стороны, в соцсети стали заходить информационные агентства, а с другой — сами блогеры стали развиваться в том же направлении, становясь, по сути, такими же журналистами, как и люди с профессиональным образованием и аккредитацией. Одиночки-энтузиасты еще встречаются, но будущее популярных каналов в соцсетях — это мини-редакции, в целом полностью подобные тем, что имеются у традиционных СМИ.
Существенным отличием социальных сетей от традиционных СМИ остается сравнительная легкость приобретения популярности и на данный момент меньший охват аудитории. Первое должно сохраниться в будущем, а вот смещение аудитории будет происходить именно в сторону соцсетей. Причина и того и другого — технический прогресс. Средства коммуникации совершенствуются, поэтому создание и потребление контента будут все проще, а значит, его вариативность будет расти и динамически меняться. Более крупные и в силу этого менее оперативно работающие большие редакции будут проигрывать конкуренцию в вопросе удовлетворения изменений спроса.
В то же время соцсети не вытеснят другие СМИ полностью, для этого нет никаких предпосылок. Будет меняться доля, но в целом все упрется не столько в технический, сколько в человеческий фактор. Очень показательными в этом плане стали видеоролики. Если первоначально всевозможные видеообзоры были подобны мини-фильмам, то сейчас все большую популярность приобретают короткие видео, тайминг которых близок к отдельным сюжетам в выпуске теленовостей. С одной стороны, это ответ на растущие объемы информации, а с другой — это именно тот момент, сколько мы можем удерживать свое внимание предельно сконцентрированным. И эти лимиты будут сохраняться, пока не поменяется скорость восприятия информации человеком. Но тогда на смену соцсетям придет что-то еще.