День народного единства: что мы празднуем и почему

В этом году в 13-й раз в России единственным осенним праздником с выходным днем будет, так называемый, День народного единства, выпадающий на 4 ноября. Ранее, еще с советских времен традиционно праздновалось 7 ноября, которое вначале переименовали в «День согласия и примирения», а затем и вовсе лишили права на то, чтобы быть выходным днем. Даже в 2017 году, когда отмечается юбилей Октябрьской социалистической революции. Октябрьская революция в ноябре - это любимый способ преподавателей подколоть тугоумного ученика вопросом «в каком месяце празднуется Октябрьская революция?» и когнитивный диссонанс для иностранца, впервые узнавшего что Red October отмечается в ноябре. Та же история и с освобождением Москвы от поляков в 1612 году, которое и стало ныне Днем народного единства.

В пояснительной записке к проекту закона о праздновании значилось, что «4 ноября 1612 г. воины народного ополчения под предводительством Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского штурмом взяли Китай-город, освободив Москву от польских интервентов и продемонстрировав образец героизма и сплочённости всего народа вне зависимости от происхождения, вероисповедания и положения в обществе». Никаких пояснений, что это дата не по «старому стилю», по которому Россия жила в XVII веке не давалось. Как и пояснения, отчего именно занятие стен Китай-Города стало считаться освобождением Москвы. Ответ на этот вопрос кроется в хронологии событий и непременном желании передвинуть праздничную дату куда-нибудь с дискредитированного 7 ноября.

День народного единства: что мы празднуем и почему

Если внимательно взглянуть на ход событий, то ситуация преинтереснейшая. Несомненным является тот факт, что освобождение Москвы от интервентов, занявших ее во времена Смуты произошло осенью 1612 года. Не приходится сомневаться в том, что освобождали ее войска «Совета всей земли» или же «Второго земского ополчения», которое действительно объединило людей вне зависимости от происхождения, вероисповедания и положения в обществе. Впрочем, любое русское войско XVI-XVII веков объединяло людей безотносительно происхождения, вероисповедания и социального статуса. Но тогда уж можно говорить и о том, что единение происходило еще и безотносительно подданства, поскольку в войске присутствовали и иностранные наемники. А вот с детальной хронологией и выяснением кого же выгоняли из Москвы уже не так просто.

Началось освобождение с битвы под Москвой. Ныне Девичье поле – практически центр Москвы, но в конце лета 1612 года это дальняя окраина, где развернулось сражение между армией гетмана Ходкевича с одной стороны и отрядами ополченцев Козьмы Минина и князя Пожарского с поддержавшими их ополченцами князя Трубецкого с другой. При этом часть Москвы уже была занята ополченцами – без учета войск Ходкевича сил польско-литовского гарнизона едва хватало только на контроль Кремля и стен Китай-Города. Кварталы и укрепления Белого города оставались ничейными, поэтому ополченцы не испытывали никаких проблем ни с их занятием, ни со строительством укреплённых лагерей у стен Белого города. Так становится понятнее, почему сражение сторон, суммарная численность которых не достигала даже 20 тысяч человек, растянулось с 22 до 25 августа (1-4 сентября по новому стилю). Итогом стало отступление интервентов – венгерская пехота Ходкевича понесла тяжелые потери, а казаки из отряда князя Трубецкого сумели разграбить обоз, который, собственно, и требовалось доставить гарнизону Москвы. Невозможность доставить подкрепление и продовольствие предопределила судьбу «поляков» в Москве.

Слово «поляков» в данном случае нужно писать именно в кавычках, поскольку большую часть войск как Ходкевича, так и польско-литовского гарнизона составляли вовсе не поляки и литовцы, а казаки. Они же были костяком земского ополчения. А до того казаки практически из всех земель отметились на службе у всех самозванцев, интервентов и борцов за освобождение Московского царства. Не только украинские, но также волжские, терские, мещерские, хоперские и донские казаки активно действовали против тех, кого сейчас мы бы назвали центральной властью. И в этом нет ничего удивительного. Любой отряд с любой стороны состоял в массе из людей, воевавших не за идею, а за зарплату и возможность пограбить, так что профессиональные военные были в цене. Тем более что и вопрос вероисповедания никак не мешал Пожарскому мобилизовать татарских мурз на борьбу с дворянами Великого княжества Литовского, которые были православными и говорили и писали на языке, мало отличимом от того, что использовался в Москве. Так что если уж и говорить о каком-то единении народа в годы Смуты, то только по принципу совместного участия в борьбе всех против всех.

Но вернемся к вопросу освобождения Москвы и посмотрим, кем юридически были войска Речи Посполитой засевшие в Москве. Появились они там тремя годами ранее для защиты «центральной власти» от очередного самозванца. В роли центральной власти выступало боярское правительство вошедшее в историю как Семибоярщина, которое было вполне легальным правительством, поскольку было выбрано Боярской думой - последним законным органом власти, сохранявшимся с досмутных времен. А вот легитимным (т.е. признаваемым большинством населения страны) выступал самозванец Лжедмитрий II, который хотя и не имел никаких прав на престол, но пользовался, как сейчас бы сказали, «народной любовью и поддержкой». Представители Речи Посполитой на тот момент были как с боярами, так и с Лжедмитрием, но если последний мог опереться только на грубую силу, то Дума смогла предложить польскому королю Сигизмунду III весьма выгодный вариант - сделать русским царем его сына Владислава. В результате литовские отряда Сапеги, ранее составлявшие костяк войска Лжедмитрия II присягнули будущему монарху, лишив самозванца каких-либо шансов на воцарение силовым методом.

Впрочем, тактически выгодный политический маневр бояр дорого им обошелся. Гетман Гонсевский, засевший в Кремле был сторонником сильной руки и полонизации всего, что только можно, поэтому все русские дворяне, не разделявшие восторга от потенциального присоединения к Речи Посполитой, оказались на положении заложников. Причем методы, ныне осуждаемые как террористические, в начале XVII века рассматривались как общепринятые. Так что для бояр вполне реальной была перспектива умереть самим или увидеть как казнят их родственников, поэтому не приходится удивляться тому, что многие из них, хотя и участвовали в приглашении интервентов, но имели достаточно времени и причин, чтобы раскаяться в содеянном и воспринимать освобождение Москвы как и свое собственное.

Итак, выходит, что польско-литовский гарнизон пребывал в Москве на законных основаниях, а как раз ополчение никоим образом легальной властью не являлось. Однако, здесь стоит отметить, что возглавляли его все же дворяне, и на дворе стоял не просвещённый век, а вполне дремучий феодализм. Т.е. эти дворяне были подвластны своему сюзерену - монарху. Но монарха-то как раз и не было! Законных наследников ни у кого из успевших присесть на престол с момента смерти Ивана Грозного в живых не было, и даже единственный самозванец, Лжедмитрий I (Гришка Отрепьев), который был признан другими монархами, был давно покойным. Оставался еще его сын и коронованная царицей жена Марина Мнишек, но русские законы коронации женщины не предусматривали, а брак с Лжедмитрием II сделал ее просто авантюристкой даже в глазах поляков. Вот и выходит, что русские князья и бояре, были сами себе властью. Причем вряд ли кто-то будет спорить, что находившаяся в заложниках Боярская Дума могла бы претендовать на издание законных указов и распоряжений.

Перейдем же теперь к завершающим датам хронологии освобождения Москвы. С конца сентября голод среди осажденных интервентов усилился до такой степени, что стали отмечаться случаи каннибализма. Осаждавшие об это вполне знали и возглавлявший ополченцев Дмитрий Пожарский отправлял командовавшим польскими отрядами полковникам письма с предложением сдаться, подкрепляя свои предложения пушечной пальбой - с того же времени артиллерия ополчения вела огонь по северной и южной стенам Китай-города, обстреливала башни Кремля. Усилившийся голод (каннибализм стал массовым, общее число съеденных оценивается в 250-280 человек) и невозможность удерживать обстреливаемые позиции малочисленным (к тому времени в гарнизоне оставалось менее трех тысяч человек) воинством, привели к тому, что постоянное дежурство на стенах было сокращено до минимума. Итогом стала внезапная для интервентов атака предпринятая на стену Китай-Города ранним утром 22 октября 1612 года. По новому стилю эта дата выпадает на 1 ноября, поскольку в XVII веке разница между григорианским и юлианским календарями была только 10 дней, а не 13 как сейчас. Так что если уж праздновать освобождение Китай-Города, то не четвертого, а именно первого ноября. Дальше мы еще поговорим о причинах такого странного переноса, а пока вернемся к процессу освобождения.

После потери укреплений Китай-Города гарнизон с одной стороны имел больше возможностей по обороне, но с другой оказался заперт на гораздо меньшей территории и отрезан от запасов, которые еще можно было найти в городских кварталах. Для сокращения числа голодных ртов, возглавлявший поляков полковник Струсь решил отпустить всех женщин и детей из числа заложников. Этим он не только продлевал возможность по удержанию обороны, но и создавал проблему ополчению - его руководству не малых трудов стоило удержать казаков и наемников от соблазна пограбить боярских жен и детей. Городская чернь также не упустила бы случая поучаствовать в данном увлекательном процессе. В общем, на ближайшую пару дней поляки перестали для Пожарского и Трубецкого быть проблемой номер один, приведение народных масс к единству и порядку было куда более важным.

Но эта отсрочка не спасла гарнизон. К 26 октября надежда на подход польского войска к Москве в обозримые сроки была утрачена. Король Сигизмунд в это время не прибыл даже на оккупированную Смоленщину, а значит ждать его пришлось бы гораздо дольше, чем это могли позволить истощенные голодом и обстрелами отряды Струся и Будилы. В результате переговоров было достигнуто соглашение - поляки отпускают всех оставшихся заложников немедленно, а на следующий день капитулируют и покидают Кремль. Так что именно 26 октября (5 ноября) 1612 года следует считать датой освобождения Москвы от оккупации интервентами. 27 октября (6 ноября) 1612 года польско-литовские войска сдались на милость земскому ополчению, но лишь 1 (11) ноября отряды Пожарского и Трубецкого смогли совершить торжественный крестный ход в честь освобождения Москвы.

Что же стало причиной такого промедления, ведь вступили русские войска в Кремль еще 28 октября (7 ноября)? Дело в том, что капитулировавшие отряды сдавались на милость победителю. Те, кто подчинялся полковнику Струсю попали к отрядам Пожарского, а те, кто подчинялся Будиле - к отрядам Трубецкого. Процесс интернирования прошел не без эксцессов, если можно так выразиться. Самому Иосифу Будиле повезло, он стал «гостем» князя Пожарского, а вот его «рота», все пехотные подразделения и многие другие, попавшие в лагерь казаков Трубецкого были перебиты. Впрочем, не только казаки грабили и убивали пленных - бояре из разных городов и лагерей также не гнушались этим.

Вот так выглядит героическое событие, если рассмотреть его в деталях и беспристрастно. Согласитесь, что ничего праздничного в том, чтобы взять крепость измором, убивать и грабить пленных - нет. Даже если эти пленные до того успели отличиться не только грабежами, но и в поедании собственных детей и проведении разбирательств не по вопросу можно или нет, съесть умершего, а исключительно кто имеет на то право. Поэтому мифологизация пошла буквально с первых же дней.

Разобравшись с пленными и поделив ставшее бесхозным имущество, лидеры ополчения не стали немедленно делить власть, а наоборот озаботились объединением усилий по установлению контроля над ополченцами и Москвой. Проведенный крестный ход был самым зрелищным мероприятием, но не меньшее значение имели и пропаганда. Если не остановить грабежи и убийства, то Пожарский и все остальные быстро бы из народных героев, прогнавших оккупантов из Москвы, превратились бы в еще одних бояр-узурпаторов. За наведение же дисциплины и даже возвращение в строй дезертиров (а массовое бегство и прятание в крапиве едва не привело к поражению от войск Ходкевича) у ополчения отвечало духовенство. Это не было удивительным для того времени, когда вопросы веры и ее чистоты стояли не менее остро, чем сегодня это можно видеть в исполнении радикальных исламистов.

Для оправдания расправы над пленными был явлен Арсений Елассонский, греческий иерарх, переселившийся в Москву еще при Иване Грозном. Он занимал должность Архангельского архиепископа и всю осаду провел в Кремле, так что мог рассказать в подробностях о том, что там творилось. Ни поляки, ни тем более литовцы для архиепископа Арсения не являлись добрыми христианами - первые и были еретиками, а вторые на его памяти отреклись от Константинопольского престола, то есть впали в ересь. Каннибализм и разграбление епископской ризницы также мало способствовали улучшению имиджа интервентов, поэтому не сложно представить, что этот иерарх поведал людям. Но мало объявить врагов недостойными христианского отношения, ведь как ни верти, но убийство безоружного - однозначно грех. Поэтому понадобилось нечто, что однозначно бы связало все содеянное с неким божественным промыслом. И такая легенда появилась как нельзя кстати.

Как и любое другое христианское воинство Второе земское ополчение имело своего божественного покровителя и «нерукотворный» образ, который ему соответствовал - Деву Марию и ее икону из Казани, ныне известную как Казанская Богоматерь. Сейчас уже трудно установить в какой конкретно момент в рассказах Арсения Елассонского появилась история связавшая казанский образ с освобождением Москвы, но в «Сказании о Смуте» Авраамия Палицына связь между ними прямая и для человека XVII века безоговорочная.

В ночь на 22 октября (1 ноября) в Кремле было явлено чудо. Арсению Елассонскому в его келью явился сам Сергий Радонежский и предрек, что назавтра русскому воинству будет предан Китай-Город, а вскорости и Кремль падет. И все было именно так, как предрек святой Сергий. Здесь нужно заметить, что если архиепископ Арсений пребывал в Кремле, то келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын был вместе с ополчением. Именно он был одним из тех людей, кто во время битвы с войском Ходкевича в прямом смысле слова вытаскивал из кустов и ободрял разбежавшихся ополченцев, пока не имевший никакого командного опыта Пожарский пребывал в растерянности. Так что подход именно к тем людям и знание фактического хода событий позволяли ему эффективно воздействовать на моральный облик русского войска.

Более того, «Сказание о Смуте», написанное Авраамием Палицыным, оказалось крайне популярным сочинением, повествующим об этом событии. Многочисленные копии «Сказания» активно читались всю первую половину XVII века, поэтому нет ничего удивительного в том, что именно эпизод с чудом накануне взятия Китай-Города стал отправной точкой для утверждения в 1649 году Русской Православной церковью празднования Казанской иконы Божией Матери (в память избавления Москвы от поляков в 1612 году). Чудо было, и именно Казанская икона Богоматери была символом Второго земского ополчения. Таким образом, в народной традиции произошло закрепление 22 октября по юлианскому календарю как даты празднования освобождения Москвы от поляков. И в этом отношении не имело уже никакого значения, что к моменту освобождения в гарнизоне были преимущественно литовцы и казаки, да и освобождение произошло совсем в другой день.

Таким образом, получается, что с исторической точки зрения связывать День народного единства, 4 ноября и годовщину освобождения Москвы нет никаких оснований. Если отмечать как освобождение Китай-Города, то это должно быть 1 ноября, а если как вступление русских войск в Кремль, то 7 ноября. Вытащенная из дореволюционного прошлого дата соответствует традиции церковных праздников, которые справляются по юлианскому календарю, и, соответственно, на данный момент празднование Казанской иконы Божией Матери действительно выпадает на 4 ноября. А через сто лет это будет 5 ноября, так что праздник, вероятно, потребуется переносить, чтобы он соответствовал хоть чему-нибудь.

Но можно посмотреть на вопрос и под другим углом, оттолкнуться не от исторической привязки, а от самой идеи празднования. 7 ноября 1612 года явно никогда в народной памяти уже не уравняется с 7 ноября 1917. Просто потому, что мало кто из нас может вспомнить кем были его предки во времена Смуты, а вот кто что поучил или потерял от Октябрьской революции - сказать могут практически все. Не важно, насколько эта личная легенда будет правдивой, важно, что она является единственной истиной для конкретного гражданина. Праздновать годовщину Революции, когда курс развития страны пролегает совершенно в другом направлении - устраивать театр абсурда. Хватит с нас и КПРФ, руководители которой не придумали ничего лучше, чем отметить 100-летие Октября банкетом в гостинице «Ренессанс Монарх». Попытка переименовать годовщину Октября в некий День согласия и примирения тоже явно провалилась. Сторонники и противники проявили искомое народное единство, восприняв, пусть и по разным причинам, такую трансформацию как издевательство.

Оставить все как есть - не получилось. И было придумано неплохое решение - новый праздник, примерно в те же даты. День народного единства. Почему бы его не праздновать именно 4 ноября? Можно 25 октября, можно 17 ноября - сама идея объединения граждан без оглядывания на чины, цвет кожи и месячный доход не обязательно должна иметь какой-то конкретный исторический пример. Важно, чтобы хотя бы раз в году все вспоминали, что у нас на всех одна страна, которая наш общий дом. И это будет лучше, чем о единстве мы будем вспоминать только перед лицом стихийного бедствия или иной катастрофы, которая не будет интересоваться какая сегодня дата, какой у вас разрез глаз, Samsung или iPhone в вашем кармане.

Константин Иванов ([email protected])

Опубликовано — 04 ноября 2017 г.

Поделиться:

Мы в социальных сетях: